- Уму непостижимо даже с самой криминальной точки зрения. Люди платили за детей миллионы, торговцы зарабатывали миллиарды. И эта тупая мразь доверила свой «товар» алкашке Зинке, которая без ума и совести.
- Алчность, во-первых, чтобы больше никому не платить. Зинке вообще, наверное, давала только на тряпки и пропой, - сухо сказала Аня. - Ну и вроде как безопаснее, меньше свидетелей. Меня волнует одно сейчас: тех трех детей, которых недосчитались, ищут? Может, их уже успели отдать усыновителям?
- Нашли, - негромко произнес Сергей. - Не хотел тебе вообще говорить. Я со своими ребятами и нашел. В старом чемодане у мусорного бака за пару кварталов оттого дома…
- И они… живы?
- Их больше нет, Аня. Наверняка Зинаида и вытащила. Что-то у нее случилось, они погибли… Или что-то сделала из-за того, что слишком долго плакали, не давали ей спать. Могла влить большую дозу снотворного. Масленников определит причину и личность того, кто вынес чемодан. От того, что загубила, и сорвалась, скорее всего. От страха, а не от угрызений совести.
- Боже мой… Два мальчика и девочка… Они появились, чтобы узнать только ужас и боль, увидеть подлого, циничного палача и исчезнуть… Они могли стать великими учеными, известными музыкантами, просто красавцами… Я не могу этого вынести. Я ненавижу жизнь и себя в ней. Извините, но мне нужно остаться одной.
- Не оставайся одна, Аня, - сказал Сергей. - Мы едем за Зинаидой. Нашли, мой помощник сейчас пасет ее берлогу. Договор надо выполнять при любом раскладе. К тому же она очень нужна следствию как второе действующее лицо.
Они подъехали к старой девятиэтажке в нескольких кварталах от бара, где Зинаида оставила в туалете свой телефон. Вошли в квартиру на втором этаже: дверь там вообще не запиралась изнутри и была просто прикрыта.
Это на самом деле берлога: грязная, заваленная хламом. Зинаида сидела на полу. Вокруг пустые и полные бутылки, рядом разбитый сейф, от него тянутся дорожки из мятых долларов и евро. Зина без всякого удивления посмотрела на них глазами в багрово-синих фонарях. Рот тоже был разбит в кровь, она запеклась, руки в почерневших кровавых струпьях. На коленях, на стоящей колом от засохшей крови юбке лежал большой кухонный нож.
- Я все отбила, - сообщила она гостям. - Похватали, конечно, понемногу. По карманам попрятали. Но это мое. Мамаша сказала: закончим это дело, купит мне квартиру в Майами. Щассс. В смысле - может, и купила бы, но теперь наймет кого-то, чтобы грохнуть. Я сама себе что-то куплю в Алупке, перекантуюсь. Только ты, Аня, ей не говори. Сейчас умоюсь и поеду.
- Умойтесь, Зинаида, - произнес Игорь. - За вами уже едут. Лариса Васильевна Егорова, ваша приемная мать, арестована и дает признательные показания, но по своей привычке во всем обвиняет вас.
Мой совет - сотрудничайте со следствием.
- Мамашу повязали? - невозмутимо уточнила Зинаида. - Так это же хорошая новость. Я посотрудничаю. Мне вообще на зоне было лучше, чем в этой всей мутотени.
Они вышли втроем, сели в машину, отъехали на несколько метров, посмотрели, как оперативники выводят Зинаиду.
- Игорь, я вспомнила сейчас, как мы с тобой вошли в квартиру Егоровой искать труп, - произнесла Аня. - И нашли там страшную, вывернутую, уродливо храпящую и голую Зинаиду… Я сказала: это ужас, но лучше, чем труп. Я больше так не думаю. То было не лучше, а хуже. Она могла бы не успеть убить двух мальчиков и девочку и вынести их на помойку в чемодане. Это моя трагедия: я столько всего узнала за последнее время, что никогда не смогу пожелать взрослому человеку здоровья и жизни. Я никому не верю.
- Все пройдет, Аня, - ответил Игорь. - Как проходит у очень добрых людей. И ты, конечно, будешь желать всем только жизни.
- Соглашусь с вами обоими, - заключил Сергей. - Есть только две непобедимые вещи на свете: жестокость и доброта. Между ними смертельный бой. Но сейчас я предлагаю тихо и мирно поехать в квартиру Ани. Нам есть что отметить: это мы раскрыли дело. Все версии следствия были связаны с крупными криминальными структурами. В сторону Егоровых, тупых и серых, как наша жизнь, никто бы и не взглянул. Похватали бы самых неугодных людей, выбили признание, дали бы сроки. И все бы заглохло, кроме дела Егоровой. Нашему крошечному бюро быть. И есть у него золотое сердце. Это, конечно, Нора. Марсианка, которая никогда не обвиняла меня в сексизме и дискриминации по половому признаку. А тебя я мысленно целую, милая, наивная, смешная, трагическая и гениальная Анюта. Ты еще поймешь, что победы - это не радость, а тяжкий труд, часто потери и боль. Но они того стоят, потому что это всегда поражения жестокости.
- Конечно, - тихо произнесла Аня. - Поехали ко мне. Я не представляла себе, как одна войду в квартиру. С ума бы сошла. Можете пить водку. А я буду варить борщ: у меня для него есть все в холодильнике. И раскрыть один секрет? Я целую полку заняла баночками с маринованным имбирем, чтобы вам угодить. То ли потому, что вы такие крутые профи, то ли потому, что разного оттенка блондины.
Галина Романова Жизнь Котова
Ей достался самый грустный кот. Вернее, не достался, а ей его достали. Точнее, навязали…
Был вечер. Обычный самый, одинокий вечер, которых за свою жизнь она пережила страшно вспомнить сколько. Вернулась с работы с пакетом вкусной, любимой еды. Рассовала все по полкам. Часть оставила на столе, собираясь порезать, поперчить, посолить, заправить и съесть. Она еще толком даже переодеться не успела, когда в дверь позвонили. То, что это сосед из квартиры напротив, Толик Смирнов, сомнений не возникло ни на секунду. Только он мог так звонить: точка-тире-точка. Пауза и снова: точка-тире-точка.
- Ну чего тебе, Толик? - устало поинтересовалась Соня, распахивая дверь. Помахала ладонью перед лицом, поморщилась. - Ты опять нажрался?
- Почему сразу нажрался, Соколова? - возмутился сосед и характерно качнулся.
Роста в нем было под два метра, и качался он всегда странно. Сначала надламывались колени, потом бедра шли влево-вправо, следом талия ходила туда-сюда, вступали плечи, и завершала все голова, мотаясь на длинной шее, как на пружине. Признак был отвратительным. Толик надрался изрядно.
- Мы просто посидели с ребятами в баре, - принялся объясняться Толик. - Одному парню присвоили майора. Обмывали звездочки. Меня пригласили как лучшего эксперта и просто отличного парня.
Экспертом Толик и правда был, что называется, от бога. Мог в цветочной пыльце след преступника отыскать. Но вот отличным парнем - тут Соня могла бы поспорить. И жену Толика, пока она у него еще имелась, всегда жалела. А когда та от Толика съехала, порадовалась за нее, хотя понимала, что не по-соседски это. Толика она знала лет десять, а то и больше, жену его мельком видела в течение полутора лет, но и того хватило, чтобы сделать вывод. Бедная она, бедная! Всегда одинокая при живом муже. Доброго слова не слышавшая, поскольку Толик был либо трезвым молчуном, либо пьяным. Это он с ней - своей соседкой - мог поболтать за жизнь. На всех остальных его не хватало. К слову, подобной привилегией лично она никогда не пользовалась. Толик ее ей навязывал. Вот как сейчас.
- Так чего хотел, Смирнов? - не пряча раздражения, спросила Соня.
У нее салат был приготовлен. Пижама разложена на кровати. Любимая книга в кресле на сложенном квадратом клетчатом пледе ждала. Все, что ей хотелось именно этим вечером в пятницу - поужинать, принять душ, обернуться пледом и усесться с книгой в кресло.
Плед был старым, ветхим и не спас бы от холода ни при каком раскладе. Но она каждый вечер пятницы в него куталась, потому что он будил милые воспоминания, делал ее жизнь уютной, милой, наполненной смыслом. Подарок мамы, которой с ней нет уже давно.
И тут этот Смирнов! Зачем она открыла?